О феномене кавказофобии и чеченофобии в российском обществеЭмиль Сулейманов, специально для Prague Watchdog.
В России с давних времён культивировался образ «врага» - внешнего или внутреннего, который предназначался для мобилизации общества и направления его недовольства от социально-экономических проблем в ту сторону, которая в то или иное время наиболее годилась вождям. После окончания биполярного разделения мира, когда, как казалось, исчез ненавистный «исторический враг» в лице Соединенных Штатов, в этой связи возник определённый идеологический вакуум.
Как подчеркнул российский журналист Александр Минкин (в Московском комсомольце в 1996 г.), властям необходим новый враг (враг – неотъемленная часть русской жизни и сегодня эту роль присудили чеченцам), потому что без него сложно объяснить, почему 60 % русских живет под чертой бедности. Недовольство людей – реальная сила. Поэтому пусть оно лучше направляется против чеченцев, а не против губернаторов и префектов и не против Кремля, который месяцами не платит заработную плату и увеличивает коммунальные платежи.
Раздувание античеченских настроений в России с некоторыми перерывами и с разной степенью интенсивности началось уже в начале 90-х годов и было обусловлено, прежде всего, внутриполитическими мотивами.
Естественно, образ врага нельзя создать на «пустом» месте. Образ врага, как правило, создается, накладываясь на существующие негативные ассоциации в обществе. В этом смысле плодородной почвой были устойчивые чувства неприязни к чеченцам (а в более широком смысле к кавказцам), которые возникали из-за спорных отношений между русским и представителями кавказских народов в повседневных отношениях, которые начали превалировать с конца 80-ых годов прошлого века.
Генезис образа кавказца в советский период
Если в советское время предрассудки о Кавказе и кавказцах носили скорее позитивный характер, то с конца 70-х, а особенно с начала 80-х гг. начинает преобладать скорее настороженный подход. Романтический образ хотя и опасного, но не испорченного цивилизацией «свободомыслящего горца», созданный классиками русской литературы XIX века, в 50-е и 60-е годы прошлого века был окончательно заменен образом «младшего брата», своенравного, но симпатичного и темпераментного южанина, «героя-любовника» излюбленных кавказских курортов, который, как правило, воспринимался снисходительно и благосклонно.
Иммиграция уроженцев Кавказа в регионы и города России усилилась во второй половине 70-ых годов. Она была мотивирована экономическими причинами и усилилась в 80-ые годы. То обстоятельство, что кавказцы оказались в чужой (русской) и незнакомой (городской) среде, в которой их обычно не принимали с восторгом, убеждало уроченцев кавказских деревень в том, что они должны рассчитывать только на свои силы, особенно, если хотят удержать своё «место под солнцем» в большой конкуренции с местным населением.
Тем самым в них еще больше укреплялись уже существующие механизмы клановой и этнической сплочённости и мобилизации. Вскоре, среди некоторых молодых кавказцев стали возникать и успешно развиваться преступные группы, созданные на этническом или смешанном кланово-этническом принципе. Тем не менее, уголовная и торговая деятельность как таковые не являлись необходимым условием для конструирования и усиления антипатии местного русского (белорусского, украинского, иногда и казахского и т.д.) населения. Те иногда были и культурно детерминированы.
Известно, например, что в ситуациях, когда доходит к спорам, одни и те же характерные черты, которые первоначально воспринимались позитивно, могут носить сугубо негативный характер. Таким образом, гордость превращается в заносчивость, традиционализм в отсталость, инициативность вдруг начинает восприниматься как проявление дерзости, смелость понимается как агрессивность, предприимчивость как хамство, и т.п.
Вскоре дифференциация по национальным принципам укрепляется подчёркиванием реальных или вымышленных «отличий» - речь может идти об отличных (непонятных) языках, (визуально воспринимаемых на первый взгляд) культурных особенностях, внешнем виде «чужеземцев» или их темпераменте. Иногда даже более выразительная жестикуляция, «режущая слух» интонация разговора на иностранном языке и прирождённое стремление «иногородцев» быть вместе в незнакомой среде воспринимаются как своеобразный вызов и неуважение по отношению к местному населению.
Грустно сознавать, что, несмотря на многие десятилетия совместного проживания с представителями кавказских народов в пределах одного государства, так и не имело места более глубокое понимание традиций и культуры кавказцев. Русские имеют о кавказцах (равно как и о преобладающем большинстве других народов бывшего СССР) скорее поверхностные и неполные знания, обусловленные в лучшем случае пафосным восприятием романтично-экзотической кавказской «символики», что было типичным для советского периода (горы, кинжал, кровная месть, джигит, адат, шашлык, вино и т.д.), в худшем случае - субъективными рассказами о «кровожадности», «коварстве» и «жестокости» горцев или же об их прирожденном «торгашеском» таланте.
Опасения русского населения усиливает и ощущение, что кавказцы присутствуют «везде» и что их «слишком много». Кавказцы «оккупировали весь город», «всё себе присвоили», «они везде» и т.д. На эти страхи в определённой мере влияет и то, что многие молодые уроженцы Кавказа, только что по экономическим причинам приехавшие в российские города, как правило, стремятся занимать места, которые приносят или могут приносить быструю экономическую выгоду, не важно, если в торговле или (что случается реже) в государственном секторе. Поэтому их часто можно видеть вместе. Кроме того, оставаясь верными канонам этнической или клановой солидарности, они «притягивают» своих родственников и знакомых на новые места, иногда даже за счет местного населения. Для защиты своих индивидуальных, клановых или этнических интересов молодые кавказцы нередко охотны использовать и грубую силу.
Интерес вызывает и тот факт, что кавказское общественное мнение, в отличие от русского, не склонно осуждать успех и богатство. В России же всё ещё существует стереотип, сохранившийся как минимум с советских времён, согласно которому к богатству нельзя прийти честным трудом. Такое мнение в глазах большинства населения только подтверждает «подозрительное» поведение некоторых кавказцев.
Ведь нередко хвастливое выставление на показ приобретённого собственного богатства и имущества, характерное для (особенно деревенской) кавказской молодежи, как и подчёркивание собственной отваги и мужества, щедрости, граничащей с транжирством, иными словами, все то, что можно было бы назвать характеристиками «истинного джигита», считается вопросом престижа и призвано среди земляков повысить социальный статус того или иного индивидуума. Поведение такого рода трактуется местным (русским) населением как проявление наглости, невоспитанности, другими словами, неуважения по отношению к «хозяевам». Кавказцы зарабатывают деньги «на их страданиях», «используют нашу сердечность», «обманывают», «хотят нами распоряжаться» и т.д. «Показуху», явление для (деревенской, традиционной) кавказской культуры типичное и по своей сущности невредное, местное население часто истолковывает совсем иначе, не так, как было «первоначально задумано». Многие русские считают, что адресатом этого, в лучшем случае «странного», в худшем «агрессивного», «оскорбительного» и «неуважительного поведения» являются они сами.
Постсоветское «лицо кавказской национальности»
В определенной степени естественно, что с начала 90-х годов ХХ века общественное недовольство было направлено не против отдельных кавказских народов, а против мифологизированного образа «лица кавказской национальности», который путём завидного взаимодействия СМИ, местных властей и различных националистических объединений в русском обществе получил демонические черты.
Исследования общественного мнения показывают, что в России с середины 90-х гг. ксенофобия носит характер, направленный против кавказцев. Ксенофобия и этнофобия в современной России представляют значительную проблему: на вопрос, «представляют ли представители нерусских национальностей, которые находятся на территории России, угрозу для этой страны», в конце 90-х лет положительно отвечало около 55 % опрошенных.
Развитие российского общества во второй половине 90-х годов привело к значительному увеличению числа ультранационалистических и расистских организаций; появилось невиданное количество неофашистских движений, что еще лет десять назад до этого казалось для России, прошедшей адом Великой отечественной войны, невозможным. Целью все более частых атак неофашистов теоретически могут стать все, кто не обладают достаточно «славянским» внешним видом. Как правило, их атаки направляются против негров, людей из стран близкого востока и Азии, «чёрных» (как обозначают кавказцев), «азиатов» или «косоглазых» (как называют население Средней Азии).
Это неутешительное состояние дорисовывает факт, что неприязненное отношение к уроженцам Кавказа преобладает среди молодёжи 18 – 25 лет (около 70%), тогда как люди старшие 55 лет, у которых остались свежие воспоминания о старых (советских) временах действительной или мнимой «дружбы народов», в отношении кавказцев являются более толерантными (меньше чем 40%). Показательно, что в стабильных обществах все выглядит наоборот: именно молодёжь, склонная легче идти на контакт, не боящаяся нового и неизведанного, а не старшее поколение, имеет тенденции к нексенофобным реакциям. Не случайно, что в начале 90-х годов, в эпоху «великих ожиданий» самым толерантным элементом русского общества была именно молодёжь. Однако, непрекращающаяся кризисная ситуация в обществе и упадок символического мира дезориентировали особенно молодёжь, которая стремится к выразительным и привлекательным идеалам, отсутствие которых вынуждает выбирать социальную агрессию.
В раздувании антикавказских настроений в русском обществе – сознательно или нет – большую роль сыграли СМИ. В памяти людей надолго останется мэр Москвы Лужков, который перед руинами жилого дома на Каширском шоссе в Москве (сентябрь 1999 года), не дожидаясь решения суда, определил виновника словами: «Это чеченский терроризм». Не менее известно и выражение Владимира Путина, в то время председателя Совета министров, о том, что (чеченские) террористы будут ликвидированы везде, в том числе и в сортирах. На три года раньше, бывший шеф ФСК/ФСБ Барсуков в своём выступлении был гораздо более неосторожным, когда перед телевизионными камерами «обобщил» начинания Салмана Радуева и его компаньонов: «Все чеченцы бандиты, злодеи и убийцы».
Подобные выражения представителей властей, политиков или знаменитостей не только по отношению к кавказцам и чеченцам, но и по отношению к представителям иных национальностей, стали после взрывов 1999 года исполнять роль своего рода «популистских лозунгов». СМИ, которые стремятся за сенсациями, их не сомневаясь распространяют. Многим чисто уголовным преступлениям, сугубо будничным, а не этническим, часто придают этническую подоплеку, когда одним из их участников бывает кавказец. Этот факт еще более усиливает чувство незащищенности у большинства населения; некоторые видят в кавказцах источник всех бед и жаждут реванша. Поразительно, что в случаях, когда в уголовном преступлении подозревают уроженца Кавказа, почти всегда указывают на его национальную принадлежность, даже когда речь идет о гражданах России. Когда же преступником оказывается кто-то другой, даже не обязательно русский, а например, украинец или татарин, его этническое происхождение приводится очень редко. Большинство населения, таким образом, и далее живет в представлении о засилии вездесущей «кавказской мафии». В этом отношении не может удивить бестактное отношение к представителям кавказских народов, которое можно отнюдь не изредка столкнуться на работе, на улице, в школе, в государственных органах, в сфере обслуживания и т.д.
При этом сам министр внутренних дел Борис Грызлов в 2002 году подчеркнул, что из 21 организованных преступных групп, действующих на территории России, только 7 сформированы и действуют на этническом принципе (понятно, и те не обязательно кавказские).
Особенно распространены антикавказские настроения в русских провинциях, где «кавказская проблема» успешно используется местными губернаторами в качестве «громоотвода» для отвлечения общественного недовольства от деятельности собственных или «родственных» (полу)криминальных групп или же от критической социально-экономической ситуации.
Настроения протеста еще более усиливаются, когда в информационном потоке об уголовных преступлениях появляется этнический, как правило кавказский, подтекст. Специфический патриотизм населения иногда заходит так далеко, что в довольно обычных обыденных столкновениях между «славянскими» и «кавказскими» организованными уголовными группировками на всей территории русские преданно болеют за «своих парней», т.е. гангстеров, которые иногда бывают связаны с областным или губернским руководством.
Проще говоря, в последнее время в представлении русского обывателя понятие «кавказец» ассоциируется с уголовной или незаконной деятельностью обычно в такой же степени, как у жителей Центральной Европы начиная с 90-х годов с ней ассоциируется русскоязычное население (представители стран бывшего Советского Союза).
Чеченец означает террорист?
С середины 90-х годов ведущие позиции среди объектов антикавказских настроений занимают чеченцы, что понятно, учитывая факт непрекращающегося российско-чеченского конфликта. Интересно, однако, что в первой половине 1999-го года неприязнь к чеченцам испытывало всего 8,4 % опрошенных, что далеко нельзя считать абсолютным индикатором. Однако Всероссийский центр исследования общественного мнения вскоре после террористических акций в российских городах (сентябрь 1999) зарегистрировал, что 64 % населения Москвы высказалось за то, чтобы насильно выселить чеченцев из столицы, т.е. фактически за этническую чистку. 68 % респондентов согласилось с утверждением, что отношение к кавказцам существенно ухудшилось. Юридическим актом, который фактически узаконил террор в отношении иностранцев в Москве, стало постановление московской мэрии № 1007 РМ от 13 сентября 1999 года «О неотложных мерах по обеспечению порядка регистрации граждан, временно пребывающих в г.Москве». Особенно это касается постановления московских властей № 875 от 21 сентября «Об утверждении временного порядка перемещения лиц, злостно нарушающих правила регистрационного учета, за пределы города Москвы к месту их постоянного проживания». Позднее подобные, нередко и более «решительные» директивы были выданы в ряде областей Российской Федерации.
Хотя после сентябрьских событий ожидаемые этнические чистки и массовые «вендетты» против уроженцев из Чечни и Кавказа не имели места, милицией и местным населением эти юридические акты были восприняты как зелёный свет для небывалого роста (в первую очередь экономической) дискриминации и привели к усилению доселе невиданной агрессивной ксенофобии.
И сегодня, когда страсти немножко улеглись, эти и подобные юридические акты, точно так же как и устоявшиеся общественные настроения, являются исключительной возможностью для шантажирования чеченцев, кавказцев и представителей многих других «нерусских» национальностей, которые находятся на территории федерации, органами правопорядка.
К различным повседневным новостям очень быстро добавились политические новости. Например, информация о репрессиях против этнических русских в Чечне в 1990 – 1994 годах, которую власти сознательно преувеличивали, чтобы использовать ее для усиления античеченских и милитаристических настроений и для оправдания войны.
Озлобленность против чеченцев (и кавказцев) в общественном мнении регулярно усиливали не только террористические и/или диверсионно-террористические нападения уголовников и диверсантов чеченской национальности в российских городах (1994, 1995, 2002, 2003, 2004), тяжело переживаемое поражение в чеченской войне (1994 - 1996), но и всё более частые случаи похищения людей, иногда и сотрудников гуманитарных организаций, строителей, инженеров и журналистов, которые не имели ничего общего с войной и с которыми в межвоенной Чечне обходились жестоко. Нужно признать, что свою репутацию в русском обществе сильно попортили и сами кавказцы. А в период между двумя войнами (1996 - 1997) этому поспособствовали и преступники из рядов чеченцев.
Синонимом к этнониму чеченец (до определенной меры и кавказец) в постсоветском сознании населения Российской Федерации стали слова «бандит», «террорист», «экстремист», «сепаратист» и другие, которые не только в русском обществе имеют выразительный негативный контекст. Эти семантические клише появлялись и постоянно появляются в многочисленных газетных статьях, книжных публикациях, гораздо реже в передачах радио и телевидения. Это обстоятельство представляет собой определённую опасность из-за значительной инерционной сопротивляемости, которая позволяет так называемым этническим фобиям удерживаться в массовом сознании даже после исчезновения реальных политических причин, которые стояли у их истоков.
Автор преподает в Институте политологических исследований Факультета общественных наук Карлова Университета в Праге. (R/A,B)
ФОРУМ
|
