???????
 ·? ???
 ·????????
 ·???????? ?????
 ·???????
 ·???? ???????
 ·????????????
 ·??????
  ????? PW
 ·????????
 ·????????
 ·????? ??????
 ·?????????
 ·???????????
 ·???O?C?A? ?O?O??A
 ·????
 ·????????
 ·?????? ?????????
  ?????
 ·???????? ??????????
 ·????????
 ·?????
 ·????????????
  ????? ????????
 ·????? ?? ???????????????
 ·????????
  ???? ? ?????
 ·????
 ·?????
  ???
 ·?????? ???
 ·?????????????? ?????
  ????????
 ·?????
 ·??????
 ·?????????? ???????
  ? ?????????
 ·??????? / ?????
 ·??????????? ????
 ·?????
 ·??????? ????
  ?????? ???
 ·? ???????
 ·??????
  ?????
  ????? ???????
 ·?????????? ????????
 ·? ?????????
  ??????

ССЫЛКИ

5 ноября 2009 · Prague Watchdog / Сергей Маркедонов · ВЕРСИЯ ДЛЯ ПЕЧАТИ · ОТПРАВИТЬ ПО ЭЛ. ПОЧТЕ · ЯЗЫКОВЫЕ ВЕРСИИ: ENGLISH 

Что мешает президенту?

Сергей Маркедонов, специально для Prague Watchdog
Москва

30 октября 2009 года исполнился год с того момента, как президент России Дмитрий Медведев подписал указ "О досрочном прекращении полномочий Президента Республики Ингушетия". Этот правовой акт положил конец политической карьере второго президента Ингушетии Мурата Зязикова (занимал этот пост с апреля 2002 года). В то же самое время указ Медведева дал старт другой карьере - Юнус-бека Евкурова. 31 октября республиканский парламент утвердил до той поры не слишком хорошо известного широкой общественности офицера, заместителя начальника штаба Приволжско-Уральского военного округа, в должности президента Ингушетии.

Год назад кадровое решение российского президента рассматривалось практически всеми заинтересованными сторонами (за исключением разве что администрации Мурата Зязикова) как оправданное. Маленькая северокавказская республика стремительно погружалась в хаос. Только по официальным данным республиканской прокуратуры в 2007 году число посягательств на жизнь сотрудников правоохранительных структур увеличилось на 85 % (!) по сравнению с предыдущим годом. При этом республика неизменно демонстрировала высокие результаты голосования за правящую партию "Единая Россия" и за президентских кандидатов от нынешней федеральной элиты (соответственно Владимира Путина в 2004 году и Дмитрия Медведева в 2008 году). Однако эти высочайшие "достижения" никоим образом не влияли на безопасность и государственных служащих, и обычных граждан. При этом был практически свернут диалог с представителями неправительственных структур и правозащитниками. За шесть лет президентства Зязикова не было проведено ни одного Съезда народа Ингушетии (который по сути своей являлся конгрессом гражданского общества республики).

При этом одной из наиболее мощных атак на Ингушетию за весь постсоветский период стало массированное вооруженное нападение боевиков во главе с Шамилем Басаевым на Назрань и Карабулак в ночь на 22 июня 2004 года. В результате этой акции были убиты 97 и ранены 105 человек (главным образом сотрудники силовых структур республики). Эта акция (как бы цинично это ни прозвучало) могла стать поворотным пунктом в изменении общественных настроений в Ингушетии, а также в налаживании конструктивных отношений между властью всех уровней и оппозицией. По справедливому замечанию известного правозащитника Татьяны Локшиной, в то время "население республики в большой степени мобилизовалось вокруг власти и поддерживало контртеррористические меры и на самом деле призывало власть делать все для того, чтобы подобное не повторялось". Однако ответные антитеррористические мероприятия, сопровождаемые нарушением закона и служебными злоупотреблениями, привели к обратным результатам. Между властью и обществом встала стена взаимного непонимания. Приведу характерный пример. 9 ноября 2007 года в результате спецоперации по задержанию боевиков погиб шестилетний мальчик хозяина дома Рахим Амриев. Однако объективного расследования этого (и многих других подобных инцидентов) не проводилось, в результате чего у ингушей сформировалось представление о безнаказанности действий силовиков и нежелании властей понимать проблемы местного населения. Подобные эксцессы создавали предпосылки и для роста экстремистских настроений или как минимум "нейтральных" (что для государства не менее опасно, чем открытый экстремальный протест). В результате антитеррористических мероприятий, проводимых вне жестких рамок российского же закона, в республике раскрутился маятник взаимного насилия. 2007 год явился в определенной мере поворотным пунктом, когда террористические и диверсионные акты стали практически каждодневной реальностью.

Все это свидетельствовало о том, что избранная республиканским руководством модель, которую можно было определить как "лояльность центру любой ценой", провалилась. Но чем заменить ее, центр не знал (забегая вперед, скажу, что и сегодня не знает). Единственной альтернативой зязиковской модели (знакомой жителям постсоветской Ингушетии) была система первого президента республики харизматического Руслана Аушева (занимал этот пост в 1993-2002 гг.). Но основой этой системы была квазинезависимость. Суть ее была такова: региональная власть сохраняет значительный объем преференций и автономии (самостоятельные контакты с сепаратистами в соседней Чечне, претензии на роль арбитра между непризнанной республикой Ичкерия и федеральным центром, офшорная зона "Ингушетия"). Этот управленческий подход по сути превращал республику в государство в государстве, противопоставлял ее остальной России, замыкал в самой себе. Однако объективности ради стоит отметить, что, несмотря на неоднократные обвинения в адрес главы Ингушетии в пособничестве сепаратистам, Аушев не пошел по чеченскому пути. Ингушский руководитель управлял республикой в авторитарном стиле (в 1993-1995 гг. в республике была приостановлена деятельность всех общественно-политических организаций) и весьма способствовал политико-правовому и экономическому партикуляризму. Однако ни Аушев, ни другие политики, претендовавшие на пост главы Ингушетии, не поднимали вопрос о ее выходе из состава РФ. Как бы то ни было, Аушев воспринимался федеральной элитой как ингушский знаковый символ "проклятых 90-х годов". Поэтому-то светская оппозиция Зязикову (строившая свою стратегию и тактику на апелляции к российскому правовому пространству) рассматривалась многими чиновниками Кремля и Старой площади как опасность, едва ли не равная радикальным исламистам (и уж точно как региональная разновидность "оранжевой угрозы").

Именно в этом контексте и происходило год назад выдвижение Юнус-бека Евкурова в президенты Ингушетии. На одной чаше весов был общественно-политический коллапс, а на другой - не вполне приемлемые альтернативы (напомню, что акция по сбору подписей в пользу Аушева получила значительную поддержку). В итоге возникла фигура боевого офицера, не паркетного генерала из "Заарбатского округа", участника миротворческой операции на Балканах и военных действий на Кавказе. В пользу Евкурова говорило и то, что в Ингушетии служба в вооруженных силах традиционно рассматривалась как необходимая часть мужской инициации. Однако продвижение этой кандидатуры не было (и как показали дальнейшие событий, не стало) частью какой-либо продуманной стратегии по изменению ситуации в Ингушетии. Кандидатура третьего президента возникала спонтанно (о целенаправленной подготовке кадрового резерва речи не идет), а его политические и управленческие действия напоминали, скорее, прозрения самоучки, а не начертанный федеральной властью курс (который вписывался бы в некий общероссийский или хотя бы общекавказский проект). В итоге и через год после выдвижения Евкурова действия российских властей в Ингушетии производят ощущение растерянности. С одной стороны, республиканская власть усиливается "варягами" (свидетельством чему - отставка правительства Рашида Гайсанова и приход премьера из федеральных "силовиков"). С другой - снятие опалы с ингушского "олигарха" Михаила Гуцериева. С третьей - попытки республиканской власти опереться на авторитет традиции (речь идет об инициативе самого президента Ингушетии создать Совет тейпов). О чем говорит вся эта инструментальная всеядность? О том, что власти, и федеральные, и республиканские, за год так и не нашли опоры для кардинального изменения ситуации. Поэтому они пытаются ухватиться за все, что попадается под руку, будь то тейпы, опальный олигарх или же "федеральные силы". Означает ли это неэффективность кадрового решения прошлого года? Думается, что подобный вывод был бы и преждевременным, и упрощенным.

За первый президентский год Евкурову удалось сделать многое. Он фактически перевел острейшую для республики проблему Пригородного района в плоскость конструктивного переговорного процесса. Для этого он пригласил Мухарбека Аушева (опытного бизнесмена и политического деятеля) на должность фактического посла Ингушетии в Северной Осетии (представителя президента в соседней республике). Республиканская власть перестала требовать возвращения района, некогда принадлежавшего Чечено-Ингушской АССР, а также отказалась от "особого режима управления" им. В то же самое время Евкуров актуализировал вопрос о возвращении вынужденных переселенцев в те села Пригородного района, в которых они проживали до конфликта 1992 года. Впервые в постсоветский период проблема "этнической собственности на землю" сменилась другим подходом (обеспечение равных гражданских прав и прав человека на спорной территории).

Кадровый офицер, десантник, гвардии полковник, участник знаменитого броска российских десантников на Приштину, Евкуров, вступив в должность год назад, своим "коньком" сделал восстановление доверия населения к республиканской власти. Вообще его поведение на посту главы республики было нетипичным для северокавказских небожителей. Так, например, сразу же после утверждения в парламенте он отказался от торжественной инаугурации, мотивируя это соображениями экономии. В течение первых двух месяцев пребывания у власти Евкуров наладил диалог с общественными деятелями и правозащитниками, взялся за подготовку и проведение Съезда народа Ингушетии. Даже многие видные оппозиционеры (речь идет, естественно, о светской оппозиции, выступающей с критикой власти в рамках российского права) заявили о сворачивании своей борьбы и необходимости конструктивной кооперации с властью. До осени 2008 года радикализация светской и лоялистской части оппозиционного спектра была вполне реальной. И вряд ли она прибавила бы стабильности самой маленькой северокавказской республике.

При этом было бы неверно представлять себе третьего президента Ингушетии "правозащитником в погонах". Евкуров не снял с повестки дня вопрос о противодействии террористам. Напротив, он не раз призывал к повышению эффективности антитеррора (хотя порой его взгляды на природу терроризма поражали упрощенчеством, особенно предположения о решающей роли США и Израиля в дестабилизации обстановки в республики). Но ингушский президент, как военный, имеющий опыт миротворческой деятельности на Балканах, прекрасно понимал, что только поддержка общества делает право на насилие, используемое властью, легитимным. Одной индульгенции федерального центра (на что опирался Зязиков и многие другие его коллеги по цеху) здесь явно недостаточно. Отсюда и необходимость диалога с населением и гражданским обществом. Вторая проблема – эффективность силовых мер и использование их строго в рамках закона, чем, собственно говоря, государство и отличается от организаторов терактов и диверсий.

В то же самое время было бы по крайней мере наивным ждать от Евкурова полного и окончательного примирения всех со всеми. Во-первых, до него в республике было сделано слишком много упущений, а во-вторых, тот масштаб проблем, которые сформировались в Ингушетии за постсоветский период, требовал (и продолжают требовать) внимания федерального центра, его ресурсов и возможностей. В Ингушетии отсутствуют крупные города и слабо развиты все виды социальной инфраструктуры. Здесь менее половины (42,5 %) населения проживает в городах, их всего четыре. При этом в четырех сельских районах республики насчитывается всего 37 сельских поселений, но их средняя людность исключительно высока – 7 480 человек. Этот показатель в 25 раз превосходит среднюю людность сельских поселений страны. Почти 3/4 населения Ингушетии проживает на 10 % территории – в Сунженской долине и прилегающих участках. Очевидно, что весь спектр перечисленных выше проблем ресурсами маленькой дотационной республики не решаем. В особенности на фоне форсированного восстановления за счет средств федерального бюджета соседней Чечни и частично признанной Южной Осетии.

То же самое касается и стратегии антитеррористической борьбы. Без согласованных позиций по выстраиванию общей северокавказской стратегии (в которой Ингушетия будет вписана в общий контекст с Дагестаном, Чечней, западной частью Кавказа) любые "новые подходы" в отдельно взятой республике будут иметь лишь ограниченный успех. Более того, покушение на Евкурова, предпринятое боевиками в июне нынешнего года, показало неприятный факт: на боевиков либерализация республиканского режима не действует. Напротив, для них более искусная борьба против террористов гораздо более опасна, так как антитеррор вкупе с эффективным диалогом власти и общества выбивает моральные аргументы из рук организаторов "великих потрясений". Для последних, напротив, бесхитростное размахивание милицейской дубиной намного более приятно, поскольку через него (а также посредством увеличения властного произвола) число недовольных увеличивается, создается длинная скамья запасных для "рыцарей тротила". Однако именно июньское покушение, как мы можем видеть сегодня, стало фактором замедления для "нового курса" Евкурова. После атаки президентской машины 22 июня многие сторонники "силовой линии" почувствовали моральное удовлетворение. Как следствие - усиление элементов секьюритизации (через внедрение "внешнего милицейского управления", а также федеральных чиновников), что отчасти вернуло ситуацию к периоду до 30 октября прошлого года. Пока этот возврат носит очаговый характер и не может считаться необратимым. Но тенденция, однако.
 

Впрочем, кардинальные перемены вряд ли возможны до тех пор, пока на самом высшем уровне принятия решений не поймут, что на "системные угрозы" российской государственности (термин Дмитрия Медведева) необходимо системно же реагировать. Главная проблема Евкурова была в том, что он попытался наливать новое вино в старые, прорвавшиеся во многих местах мехи. Между тем трудно менять отдельные элементы, не меняя принципов работы системы в целом. Однако изменения северокавказской системы невозможны до тех пор, пока представления правящей элиты об этом регионе будут оставаться прежними. В свое время любимый нынешними российскими руководителями генсек ЦК КПСС Юрий Андропов сетовал на то, что "мы слишком мало знаем собственную страну". Данная оценка как нельзя актуальна сегодня, если мы говорим о Северном Кавказе. Все сегодняшние познания российской центральной власти базируются на оперативных справках и записках "компетентных органов". Важность таких материалов трудно отрицать. Однако нельзя не заметить, что они имеют дело только с лицами с девиантным поведением, упуская из виду огромный массив людей, лояльных России, российскому государству, праву и обществу. Поэтому следует понять, что без академического и научно-прикладного исследования региона (которое ведется от случая к случаю отдельными энтузиастами без серьезной поддержки со стороны государства) составить адекватную картину ситуации невозможно. Ведь Кавказ - это не только воинские части, внутренние войска, ФСБ, террористы, экстремисты и взрывы. Это люди с их повседневными проблемами и запросами, которые никак не сводимы к экстремистским программам и лозунгам. Но до этой группы людей нет дела оперативникам, у них другие задачи. Отсюда и тотальное выпадение "кавказских обывателей" из российского актуального социально-политического контекста. Таким образом, надо понять, что на Северный Кавказ помимо солдата должен прийти социолог и этнограф. Иначе этот регион не перестанет быть поставщиком трагических новостей.

Фотография взята с сайта "Новая Газета".

(P,M)



ФОРУМ





ПОИСК
  

[расширенный]

 © 2000-2024 Prague Watchdog. При полном или частичном использовании материалов ссылка на Prague Watchdog обязательна (в интернете - гиперссылка). См. Републикация.
Мнения авторов могут не совпадать с мнением редакции сайта Prague Watchdog,
стремящейся показать широкий спектр взглядов на события на Северном Кавказе.
Реклама